|
|
© М.А. Иманов. Текст, 2007.
© Н.М. Иманова. Права, 2007
Михаил ИМАНОВ
ЦВЕТУЩИЙ САД
Книга вторая
Часть первая
Средь сильных мира сего
1. Цветущий сад
Смертному не дано знать, при каких обстоятельствах он будет чувствовать себя счастливым.
После суда над Иродом Антипатр настоятельно советовал сыну на некоторое время скрыться в Массаде.
– Не стоит раздражать членов Синедриона и народ. Страсти улягутся, я обещаю тебе – и ты вернешься победителем.
Отец был прав, и Ироду нечего было возразить. Народ, а главное, эти проклятые старцы из Синедриона конечно же достойны наказания. Но что можно было сделать? – не штурмовать же город, в котором находились его отец, Антипатр, – наместник Иудеи, и его брат, Фазаель, – начальник Иерусалима. Да, чувство мести было сильным, а благоразумие никогда не было определяющей чертой характера Ирода. Но он согласился с отцом и повел свое войско в Массаду.
Захватить Иерусалим было нетрудно, но удержать власть – невозможно, и Ирод покорился судьбе. Кроме того, он чувствовал себя усталым. Более усталым, чем когда-либо прежде. Он скорее ощущал, чем понимал, что закончился один из этапов его жизни и вот-вот должен начаться другой – может быть, самый главный, самый счастливый, победный. И нужны были силы.
Весна была в самом начале. Во время ночных стоянок, прежде чем уснуть, Ирод, как и всегда, смотрел на небо. Его звезда была хорошо видна, хотя ей все же недоставало яркости и в овале ее света не проглядывало лицо Мариам.
Сначала это беспокоило его, и, бывало, он смотрел на звезду так долго, что слезы напряжения затуманивали взор, а овал света становился бесформенным и бледным. Но чем дальше он отдалялся от Иерусалима и чем ближе подъезжал к Массаде, его беспокойство теряло остроту и, в конце концов, исчезло совсем.
Он и сам удивился тому ощущению покоя, которое явилось в нем, лишь только вдалеке показались крепостные стены Массады. Подумал: «Может быть, лучше остаться здесь навсегда и не гоняться за призраком власти? Ведь он исчезает в то самое мгновение, когда, кажется, готов схватить его руками». Подумав так, Ирод усмехнулся, понимая, что никогда не променяет покой на власть, даже если она призрак. Проговорил:
– Значит, буду ловить призрак.
Начальник одного из отрядов, ехавший рядом, наклонился к Ироду:
– Ты что-то приказал, мой господин? Я не расслышал.
Ирод посмотрел на него долгим взглядом и, указав на очертания крепостных стен вдалеке, ответил:
– Я говорю, наши стены крепки, хотя издалека их можно принять за призрак.
Начальник отряда непонимающе улыбнулся и согласно кивнул. А Ирод дал шпоры коню, оставив далеко позади замешкавшихся всадников свиты.
Уже на второй день своего пребывания в Массаде – первый был наполнен радостной суетой встречи с родными – Ирод почувствовал себя так, будто прожил здесь, не выезжая, целую жизнь. Впервые он вернулся сюда не юношей, но зрелым мужем, полководцем. И это было заметно, главным образом, в отношении к нему родных.
Мать, хотя и смотрела на него с любовью, уже не решалась, как раньше, обнимая, прижимать его голову к груди, бормоча ласковые слова и проводя ладонью по волосам. Он несколько раз слышал, как на вопросы детей она отвечала со строгой убежденностью в голосе:
– Спросите у Ирода! Как захочет Ирод!
Иосиф смотрел на брата с обожанием и, когда Ирод обращался к нему, неизменно краснел и отвечал волнуясь, даже если вопрос был самым простым и обыденным.
Разница в возрасте между братьями была небольшой, всего три года, но Ирод смотрел на брата так, как если бы смотрел на повзрослевшего сына. А Иосиф смотрел на него, как на отца.
Ирод чувствовал, что брату хотелось все время быть рядом, но он приходил лишь тогда, когда Ирод звал его. Чтобы доставить брату удовольствие, Ирод дважды совершил с ним конные прогулки за городом. Но странно то, что прежде доставляло удовольствие – стремительный бег коня, бьющий в лицо и свистящий в ушах ветер, – теперь оставило Ирода равнодушным. Уже через короткое время он чувствовал себя усталым, разбитым, и они возвращались домой. Мельком взглянув в раздосадованное лицо брата, Ирод бросал поводья и уходил не прощаясь.
Покой. Он хотел покоя и никого не желал видеть. И прежде всего – жену, Дориду, и сына, Антипатра, любимца деда.
Дориду он не любил никогда и был против женитьбы, навязанной отцом. Порой ему было жалко ее, особенно когда она смотрела на него испуганно и виновато. Но жалость его, подобно искре костра, вспыхивала и мгновенно исчезала в темноте ночи. Он не ласкал жену, редко разговаривал, на ее вопросы отвечал отрывисто и раздраженно. Иногда они спали вместе. Если у Ирода возникало желание, он брал жену холодно и грубо.
В этот приезд он только в первую ночь, чтобы не огорчать мать, остался в комнате жены. Во все последующие он приказывал стелить в своем кабинете. Несколько раз, уже за полночь, мать подходила к двери и тихо окликала его:
– Ирод, ты не спишь?
Он не спал, в комнате горел светильник, но ответить матери значило бы вступить с ней в разговор о жене – тягостный и бессмысленный. И Ирод не отвечал матери, а она не решалась войти.
Если бы его сын не был бы так похож на Дориду, Ирод, наверное, сумел бы его полюбить. Но мальчик был слишком похож на мать, и Ирод, беря его на руки, как бы чувствовал прикосновение нелюбимого тела Дориды. Натянуто улыбался, был неловок в словах и движениях и старался побыстрее оставить сына и уйти. Впрочем, и ребенок не был привязан к отцу. Этот бородатый чужой человек с сильными руками и неласковым взглядом пугал его. Так что неприятие сына и отца было взаимным.
В дни пребывания в Массаде Ирода привлекало лишь два существа – цветущий сад за домом и сестра, Саломея. Сад, в самом деле, казался ему живым существом, и он проводил там большую часть дня, наслаждаясь запахом и видом только что распустившихся веток. То он бродил, поглаживая стволы рукой, то лежал на широкой скамье, неподвижно глядя в небо. Этот цветущий сад представлялся Ироду символом его будущей жизни.
Прежде он не придавал значения словам отца, что когда-нибудь станет царем, но сейчас впервые серьезно думал об этом. И не просто думал, но чувствовал себя царем – цветущий сад, цветущая жизнь, процветающее царство.
– Царь Ирод, – произносил он время от времени, чутко прислушиваясь к звукам собственного голоса.
Это звучало странно, и поначалу Ирод ощущал некоторую неловкость от произнесенного. Но через короткое время привык к необычному сочетанию, и оно стало казаться ему вполне естественным. Он садился на скамью, распрямлял спину, клал руки на колени и гордо вскидывал голову, медленно поводя взглядом то в одну, то в другую сторону. Не цветущие деревья он видел вокруг, но толпы подданных, окружавших его, – придворные, солдаты, народ. И все они смотрели на него, царя Ирода, со страхом и восхищением.
Видение длилось до тех пор, пока он держал спину прямой, а голову гордо вскинутой. Но спина затекала, а затылок ломило от напряжения. Он опускал голову и плечи – видение исчезало. Царь Ирод превращался просто в Ирода – изгнанника, беглеца. Он стискивал зубы, вспоминая суд Синедриона, жалкую улыбку первосвященника Гиркана – ложился на скамью, закрывал глаза и лежал неподвижно, пока неприятные воспоминания постепенно не оставляли его, уходили, растворяясь в запахах цветущего сада и свежести весеннего воздуха.
В такую минуту однажды его окликнула сестра, Саломея.
– Ирод.
Он открыл глаза и повернулся на голос. Она стояла в двух шагах от скамьи и молча, каким-то странным взглядом смотрела на него. Не взглядом сестры. Не взглядом девушки, а женским изучающим взглядом.
Ирод медленно поднялся, сел, не отводя взгляда от Саломеи. Впервые он видел ее такой, и – ему вдруг так показалось – вообще видел впервые. Будто в его цветущий сад вошла молодая женщина – не чужая, но незнакомая.
Он почувствовал растерянность, проговорил с натянутой улыбкой:
– А, это ты, Саломея? – Посмотрел по сторонам, не выдержав ее взгляда. – Я задремал. Здесь так тихо… – Опустил голову, взглянул на сестру исподлобья. – Тебя прислала мать?
Саломея решительно повела головой:
– Нет!
– И что же ты хочешь?
– Я хотела видеть тебя.
То, что она произнесла и как произнесла – было неприлично для девушки, даже в обращении с братом. Если бы она сказала: «Мне нужно говорить с тобой». Но что могло означать: «Хотела видеть».
«Надо бы сказать ей об этом», – подумал Ирод, но не посмел. Опять улыбнулся:
– Разве ты не видела меня утром?
Она кивнула:
– Видела. – И договорила почти что с вызовом: – Но там были другие, а я хотела видеть тебя одного.
Ирод указал глазами на край скамьи:
– Садись.
Саломея подошла, села, сложила руки на коленях. Некоторое время длилось молчание. Ирод искоса поглядывал на сестру. Ее нельзя было назвать красавицей, а тем более сравнить с Мариам. Но что-то в ней было, кроме обаяния молодости, как будто какая-то тайна. Тайна, которую нельзя ни определить, ни разгадать – присутствие того, что отличает обычную женщину от необычной. Ирод подумал: «Женщина», – и удивился тому, что подумал. Саломее было неполных семнадцать. Девушек ее возраста – и замужних тоже – еще нельзя было назвать женщинами. Но Саломею – можно, несмотря на девичий овал лица, нежный пушок на щеках и хрупкость стана. Все дело было в глазах, во взгляде. В девичьем теле жила женщина.
Ирод все никак не мог преодолеть смущение. В ту минуту он не чувствовал себя ни старше, ни опытнее. Саломея подняла голову и посмотрела на него. Он с трудом выдержал ее взгляд. Она сказала:
– Мать уже несколько раз говорила со мной о замужестве.
Саломея прервалась, ожидая ответа.
– Пора, – неуверенно проговорил Ирод (не знал, что нужно отвечать на это) и добавил: – Ты выросла.
– Я не хочу, – медленно выговорила Саломея, в упор глядя на брата.
В этот раз он не выдержал ее взгляда, опустил голову.
– Уже нашли жениха? – Он потыкал носком сапога мягкую землю. – Отец ничего не сообщил мне, и мать…
– Нет, – быстро и твердо воскликнула Саломея. – Но я не хочу.
Ирод поднял голову, посмотрел на сестру, но не успел спросить: «Почему?», как она сказала:
– Я люблю тебя, Ирод.
Она произнесла это так, что он внутренне вздрогнул. Речь шла не о любви сестры к брату. Но как же можно было показать, что он почувствовал это!
– И я люблю тебя, Саломея. Мы же родные и должны любить друг друга.
– А я люблю не так, как должна, – сказала она с особенной твердостью, тоном не допускающим возражений, и добавила, не дождавшись его ответа: – Ты самый смелый, самый доблестный, самый лучший! Другого такого нет! Я люблю тебя, Ирод.
– Послушай, Саломея, твои слова… – Он принуждал себя произносить это строго, но голос предательски дрожал. – Ты не должна… Или ты не понимаешь…
– Понимаю, – перебила она. – Но я могу любить только самого достойного. А лучше тебя нет.
Что можно было на это ответить. Ироду еще ни одна женщина не признавалась в любви. Он никогда не мог себе представить, что это будет его собственная сестра.
Глядя под ноги, прерывисто вздохнув, он выдавил:
– Иди к себе, Саломея. – Вздохнул еще раз и добавил шепотом, как будто внезапно потеряв голос: – Прошу тебя.
Она послушно встала и пошла прочь – прямая, тонкая. Глядя ей вслед, он подумал, что в его цветущем саду она, может быть, самое необычное деревце – с гладкой корой и бархатистыми лепестками цветков. Их очень хочется потрогать, но почему-то страшно протянуть руку.
2. Наваждение
Ирод не понимал, что с ним такое произошло. Уже в первую ночь после разговора с Саломеей его мучила бессонница. Образ сестры неотступно стоял перед ним. Он не пытался гнать этот образ – напротив, он как можно более внимательно вглядывался в него. Но как ни вглядывался, не мог увидеть того, что хотел – разгадки ее поведения и своего смущения перед ней.
Вставал, подходил к окну, бессмысленно смотрел в темноту. Отходил от окна, ложился опять. Прошло более половины ночи, когда Ирод вспомнил, что сегодня не смотрел в темное небо, не искал взглядом свою звезду. Хотел было встать и снова подойти к окну, но почему-то не встал, а лишь перевернулся на другой бок, уткнулся лицом в подушку.
Взволнованность этих ночных часов принесли слабость – руки, ноги, да и все тело потеряли упругость, и Ироду казалось, что он не может пошевелиться. То, что с ним происходило, было похоже не внезапную болезнь. Он бы не беспокоился и, возможно, не поддался бы болезни, если бы причиной ее был бы кто-то другой, а не Саломея. Ирод знал название этой болезни, но страшился произнести его даже про себя. И когда голос внутри него произносил: «Это болезнь», – Ирод задерживал дыхание и ждал, когда голос умолкнет. От продолжительной задержки дыхания стук сердца отдавался в голове, заглушал голос. Тогда Ирод шумно вдыхал, широко раскрыв рот, и рывком переворачивался на другой бок. Шептал горячо:
– Этого не может быть. Этого не может быть со мной. Этого не будет!
Но чем горячее он проговаривал это, тем больше ощущал свою неспособность справиться с внезапной болезнью.
Он вспомнил о Мариам. Его тогдашнее состояние – после того как он впервые увидел ее – было так похоже на теперешнее. Ведь Саломею он тоже у в и д е л впервые. В последние годы он так редко приезжал домой и видел сестру лишь мельком, да и никогда не обращал на нее внимания. Теперешнее ее поведение было стыдным, порочным. Девушке не дóлжно вести себя так, даже с братом. Нужно было оборвать ее, лишь только она начала этот опасный разговор.
Так думал Ирод, вернее, заставлял себя думать. Но такие правильные мысли не побуждали его к правильным действиям, и он знал, что не в силах остановить сестру, да и внутренне не желал этого. Он говорил себе: «Нужно было остановить ее», а сам, между тем видел, как поднимается с ложа, проскальзывает в коридор, бесшумно ступая, приближается к двери комнаты Саломеи. Открывает дверь и входит внутрь. Останавливается и, затаив дыхание, смотрит на спящую девушку. Язычок пламени светильника в углу едва освещает ее лицо, и Ирод не может понять, спит она или притворяется спящей? Он хочет уйти, но чувствует, что не способен сделать шаг назад, и – делает шаг вперед. Приближается к ложу, встает на колени и, положа руку на край, медленно подвигает ее к Саломее. Вот рука касается покрывала, вот вползает под него, чувствуя особенное тепло, и – пальцы касаются бедра Саломеи.
В то же мгновение Ироду кажется, что сердце его остановилось и он не может вдохнуть. От испуга рука, дрогнув, обхватывает бедро Саломеи и, уже не останавливаясь, продвигается все дальше и дальше. Замершее было сердце, будто спохватившись, начинает биться с необычной силой. Оно словно бы ударяется о ребра, причиняя боль. Наконец рука касается мягкого, нежного… Саломея открывает глаза, вскрикивает тонко и протяжно.
Ирод трясет головой, и видение исчезает, оставляя ощущение мягкого на подушечках пальцев и вопрос, некоторое время мучающий его: был ли крик Саломеи испугом или?..
Проснулся он поздно – провалился в сон уже на рассвете – и тут же ушел в сад. Сел на скамью, украдкой поглядывая на дорожку, по которой в прошлый раз пришла Саломея. Сегодня сад не умиротворял его так, как во все прежние дни, и даже показался ему не таким уж буйно цветущим. Он страшился появления Саломеи и ждал ее с нетерпением. Но она не пришла.
Ирод вернулся в дом. Ему встретился Иосиф.
– Ты что? – спросил Ирод у брата. Ему почудилось, что Иосиф смотрит на него с каким-то особенным значением.
Брат виновато улыбнулся:
– Я ничего… Ирод. Я шел…
– Где мать? – перебил его Ирод.
– Они уехали, – ответил тот, указывая куда-то за спину Ирода.
Ирод нахмурился:
– Разве она уехала не одна?
– С Саломеей, – отвечал Иосиф.
Ирод подумал с досадой: «Значит, смогла уехать!»
Он вернулся в сад и просидел там до самого вечера, позабыв о еде. Любовная болезнь проникла в него уже так глубоко, что он перестал мыслить здраво. Сначала ему представлялось, что Саломея уехала намеренно, только за тем, чтобы мучить его ожиданием. Он как будто совершенно забыл о том, что сестра не вольна в своих поступках и должна делать то, что приказывает ей мать.
Впрочем, короткое время спустя он вспомнил об этом. И тогда мысли его пошли в другом направлении. Он стал говорить себе, что Саломею прячут от него, и дошел в своем воображении до самой крайности – Саломею заперли в подвальном помещении: толстые стены, крошечное окно под потолком, забранное решеткой с толстыми прутьями, стража за дверью. Ирод невольно дернулся – бежать, освободить, спасти… Вдруг, опомнившись, повел глазами по сторонам и, обхватив голову руками, пробормотал: «Я теряю рассудок».
Только ближе к вечеру он несколько успокоился, твердо сказал себе, что все происходящее с ним одно лишь болезненное наваждение. И дело не в том, что желать сестру, так же как желаешь женщину, грех (Ирод никогда не обращал внимания на такие пустяки), а в том, что это опасно и может помешать его восхождению к власти. И разве ему недостаточно любви к Мариам, которая к тому же поможет его восхождению. А власть, тем более власть полная и безраздельная, даст ему много любви и множество женщин.
Ироду казалось, что он уже не ждет Саломею, но когда за спиной послышались легкие приближающиеся шаги, он вздрогнул и замер. Понял – она!
– Это я, Ирод. Я пришла.
Ему послышалось напряжение в голосе сестры. Он с трудом заставил себя обернуться. Протянул с притворным равнодушием:
– А-а, это ты? – И едва не выговорил: «Я ждал тебя».
Его равнодушие, как видно, не могло обмануть Саломею. Она обошла скамью, встала перед ним и произнесла негромко, но твердо:
– Я всегда буду любить тебя, Ирод.
– Замолчи! – проговорил он. Хотел, чтобы прозвучало строго, но получилось просительно, жалко.
Саломея, не обращая внимания на его просьбу, продолжила:
– Я знаю, что это грех, но не могу не думать о тебе. Я думаю днем и думаю ночью. И когда сплю, тоже не расстаюсь с тобой – все время вижу тебя во сне.
– Видишь во сне, – пробормотал Ирод и тут же вспомнил о своем ночном видении.
– Да, да, – покивала она, – и во сне тоже.
– Послушай, Саломея, – Ирод исподлобья смотрел в ее раскрасневшееся лицо, – ты не должна говорить мне такое. Мы брат и сестра, ты должна помнить это.
– Я помню, – Саломея тряхнула головой и посмотрела на него с вызовом. – Но я люблю тебя.
– Разве ты не понимаешь, что может быть, если…
Ирод не сумел договорить, только шумно вздохнул. Он и сам не понимал, что означает его «если». Но и понимая, все равно не смог бы произнести это вслух.
– Ирод, – Саломея склонилась к нему, и он ощутил теплоту ее дыхания – волнующую, призывную.
Он не сумел отстраниться, но боялся, что не выдержит, потянется к Саломее и коснется ее лица губами.
– Ирод, – повторила она жарким шепотом, – я не хочу никому принадлежать. Я не могу никому принадлежать, потому что люблю только тебя.
– Чего же ты хочешь? – в тон ей, таким же жарким шепотом спросил он. – Ты же знаешь, что это…
– Я знаю, знаю, – перебила она. – Ты не думай, я не хочу тебе мешать. Я знаю, ты собираешься жениться на Мариам, внучке первосвященника Гиркана.
– Откуда ты можешь… – скорее испуганно, чем удивленно выговорил он.
– Отец говорил об этом с матерью, когда приезжал в последний раз. Я слышала. – И не дав Ироду возразить, она продолжила с еще большей горячностью: – Но я не буду мешать тебе. Ты должен жениться на Мариам и женишься на ней. Я никогда не сделаю такого, что может тебе помешать. Я ничего не прошу, Ирод, но я не хочу никому принадлежать. – Саломея распрямилась и едва слышно добавила: – Не могу.
– Но я не понимаю, сестра, что же я должен сделать?
Впервые за все время разговора лицо Саломеи выразило смущение.
– Мне стыдно, – со вздохом произнесла она. – Пойми сам, Ирод.
Он понял, но, боясь своего понимания, сказал:
– Нет, я не могу понять, Саломея.
На ее глазах выступили слезы. Губы ее дрожали, когда она проговорила:
– Ты заставляешь меня, но… но я скажу. Я хочу… хочу, чтобы ты был моим мужем.
– Что ты такое говоришь?! – одновременно растерянно и возмущенно воскликнул Ирод. – Я не могу быть твоим мужем!
– Я хотела сказать… – голос Саломеи сорвался, и она договорила сдавленно: – Чтобы ты был моим мужем только один раз. В первый раз, Ирод. Тогда я буду принадлежать только тебе. Всю жизнь. Всю свою жизнь.
Ирод поднялся, взял сестру за плечи и легонько потряс.
– Как ты могла! Как ты могла сказать мне это! Ты, девушка, сестра. Ты – дочь наместника Иудеи.
– Но я люблю тебя, – жалобно пролепетала она. – Что же мне делать…
– Но ты понимаешь, что говоришь! Ты понимаешь, что будет, если… Что будет, когда ты выйдешь замуж. – Саломея опустила голову, а Ирод пригнулся и заглянул сестре в лицо. – Ты понимаешь, какой позор падет на нашу семью, на весь наш род, когда твой муж поймет, что ты обесчещена. Ты понимаешь, какой позор падет на тебя и всех нас, когда твой муж…
– Он будет молчать, – вдруг жестко выговорила Саломея и, подняв голову, прямо посмотрела на брата.
Он разжал пальцы, сжимавшие ее плечи, и отступил на шаг, ткнувшись в край скамьи ногами и едва не потеряв равновесие.
– Он будет молчать! – еще жестче повторила она. – Никто не посмеет сказать дурное о дочери наместника Иудеи, о сестре доблестного Ирода. Каждый будет счастлив обладать мной. Я выйду за того, кого укажет отец, но принадлежать буду только тебе.
Ирод с растерянностью и невольным восхищением смотрел на сестру. То, что она сказала, нельзя было произносить девушке, но она была права, и в этих ее стыдных речах было больше рассудительности, чем позора.
– Я приду к тебе ночью, – проговорила Саломея так тихо, что он едва сумел разобрать ее слова.
– Нет! – вырвалось у Ирода на выдохе, и он не понял: проговорил ли он это вслух или только подумал.
– Приду! – четко, ясно и уверенно выговорила Саломея и, повернувшись, пошла по дорожке, гордо вскинув голову.
Ирод сел на скамью, взялся за край руками и сжал пальцы с такой силой, что услышал хруст – то ли пальцев, то ли дерева скамьи.
Он вернулся в дом, когда было уже темно. Входя, столкнулся с матерью. Ему показалось, что она ждала его. Кожа ее лица отдавала желтизной, морщины на лбу и щеках виделись особенно отчетливо. Хотя, может быть, во всем был виноват неяркий отсвет светильника.
Она спросила, не глядя на сына:
– Ты еще долго пробудешь в Массаде?
Голос ее прозвучал глухо и отчужденно. Ирод растерянно пожал плечами:
– Не знаю. Но почему ты спрашиваешь?
– Я спрашиваю потому, – ответила мать, недоговорила, коротко взглянула на Ирода и тут же опустила взгляд. Блеск ее глаз, несмотря на тусклый свет вокруг, был ярким.
Она вздохнула. А Ирод произнес тоном послушного сына:
– Отец велел мне оставаться здесь до тех пор, пока все устроится в Иерусалиме. Он сказал, что вызовет меня, когда… Когда будет можно вернуться.
Мать не ответила, повернулась и стала подниматься по лестнице. Одолев половину ступенек – ступала она тяжело, как видно, каждое движение стоило ей усилий (Ирод подумал: «Как же она постарела!»), – мать проговорила, не поворачивая головы:
– Лучше тебе уехать.
– Проклятие, – сквозь зубы, зло выговорил Ирод, дождался, пока шаги матери совершенно затихли наверху, и только тогда пошел к себе.
Кажется, он никогда ничего не ждал с таким страхом, как наступления этой ночи. Несколько раз он порывался идти к матери и во всем ей признаться. Доходил до двери, стоял там, взявшись за ручку, но так и не решился открыть дверь.
Что он мог сказать матери? В чем была его вина? Да и как возможно говорить с ней об этом! Что ей сказать? Что ее дочь стремится потерять девичью честь и для этого выбрала его? Или сказать, что она любит и многое можно простить за любовь…
Весь вечер он провел в сомнениях, так ни на что и не решившись. А потом наступила ночь.
|
|
